На днях я вспоминал о том, что у меня ведь было множество крайне важных тетрадей, притом настолько важных, что я над ними трясся и любую пылинку сдувал.

Приехал к родителям, дернул мать. Оказалось, что эти тетради, самые важные для меня, лежали в родительском шкафу небольшой стопкой. Подозреваю, что я откладывал их для себя отдельно, но мать поняла неправильно, утащила их, закинула в шкаф... не суть.

От трех тетрадей, в которых три части единого произведения, по-детски корявенького, но крайне старательно записываемого в линованные тетради по 48 листов, пахнет прошлым. От двух из них немного тянет костром, от первой - чем-то сладковатым, я не помню, где еще слышал этот запах, но он вызывает улыбку и странное спокойствие. По ним видно, как менялся мой почерк, как буквы из огромных превращались в совсем крохотные, едва различимые, как проходили через стадию, когда почерк был почти идеальным и ровным. Буквы д с крючком сверху, а в - неправильные кривые восьмерки.
И самое правильное, что я сделал - это отметил дату начала записи истории. 23 марта 2006 года. Обидно разве что то, что я не помечал, когда заканчивал части, зато во вторую часть вложен листок, на котором отмечено, что всего их должно быть шесть.
Последняя, четвертая, в которой я начинал писать, в клетку. Помню, это отбило желание продолжать - ну, и еще переезд. Меня попросту выключило в какой-то прекрасный и светлый момент.
И я вообще думал, что начинал ее в седьмом классе, но как-то запутался в годах.

А еще одна тетрадь, потрепанная, побитая жизнью, почти рассыпающаяся, гораздо старше всех этих, в которых хранится придуманная мной история.
Свой бумажный дневник я начал вести 15 сентября 2004 года. Писал в нем по 2008 год включительно, в 2009 подвел итоги за время, пока была тишина в эфире, потом подвел итоги и в 2012.
Если открыть его на любой случайной странице, начинаю смущаться и закрывать лицо ладонями, даже если никто не видит. Как будто пытаюсь заглянуть в замочную скважину, вижу то, что давно забыл, и убегаю.
Даже логи записывал и от Доктора руками махал. Стихи, господи боже, писал и цитировал "Ван Хельсинга".

И есть еще тетрадь, в которой есть пометки о воображаемом мире из головы, там даже карта, даже список персонажей, но смотреть на это еще более неловко, чем на теплый и ламповый бумажный дневничок.

В общем, понял, что в старье рыться не стоит, а если это и делать, то держать кого-то очень близкого за руку, чтобы он уменьшал желание дать вон той мелочи, которая все это писала, крепкого такого леща.

"Может, я бесчувственная сволочь, не способная открыто относиться к людям. А мне плевать. И ничто меня не изменит", - писал пятнадцатилетний я.
"Все, что я люблю, умирает. Позавчера я была как во сне. Все. Качели сломаны", - писал тринадцатилетний я.
"Я чувствую себя какойто отреченной от мира. Я почти весь день просидела взаперти в своей комнате читая Гарри Поттера", - писал одиннадцатилетний я.
"Какаяже я находчивая! Мне родители хотят подарить фен. Как я это узнала? Залезла в шкаф!" - делился одиннадцатилетний я житейской мудростью 2 декабря 2004 года.

Пожалуй, кольцевая композиция со шкафом получилась отличной.